^{Полевой Николай Алексеевич (1796–1846), русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, журналист, историк и переводчик. Полевой написал «Историю русского народа» (т. 1–6, 1829–1833). В этом труде стремился, в противоположность «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, перейти от изображения роли правителей, военных и внешнеполитических событий к выявлению «органического» развития «народного начала»}

Сведения о первых правителях Руси черпаются в основном из летописей. Но поскольку самый ранний из дошедших до нас летописных сводов, «Повесть временных лет», был составлен в 1110-х годах, представления о личностях, находившихся во главе историческою движения Руси в IX — начале X века (то есть двумя и — тем более — тремя веками ранее создания этого свода) во многом туманны и нередко противоречивы. Более или менее общепризнанно, правда, что «Древнейший свод» летописи начал составляться еще в 1037 году, при Ярославе Мудром (имеющаяся гипотеза об еще более раннем, конца X века, «зародыше» летописи едва ли основательна). Но и при этом условии летописные сведения о людях, живших в IX — начале X века, основывались на прошедших через пять — восемь человеческих поколений устных преданиях.

В высшей степени показательно, что в самых ранних произведениях нашей письменности — «Слове о законе и Благодати» митрополита Илариона (1038, или, в крайнем случае, 1049 г.) и «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» Иакова мниха (некоторые элементы этого сочинения восходят к 1060 — началу 1070-х гг.) родословная русских князей не углубляется далее прадеда Ярослава — князя Игоря, погибшего на рубеже 944–945 годов (то есть примерно за сто лет до создания «Слова…» Илариона). Естественно полагать, что память о предшественнике Игоря и тем более о предшественниках этого князя — была к середине XI века недостаточно ясной и уверенной, и Иларион, а позднее Иаков не сочли возможным продолжить генеалогию Ярослава в глубь времен. Вместе с тем у нас нет оснований сомневаться, что ко времени Ярослава в устных преданиях сохранялись сведения о предшествовавших Игорю правителях — Олеге, Аскольде, Рюрике и, наконец, самом «первом» — Кие, и эти сведения все-таки были запечатлены письменно — в летописи.

^{Митрополит Иларион, автор «Слова о Законе и Благодати». Средневековая летописная миниатюра. В высшей степени показательно, что в самых ранних произведениях нашей письменности, «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона и «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» Иакова мниха родословная русских князей не углубляется далее прадеда Ярослава — князя Игоря, погибшего на рубеже 944–945 годов}

Историография XVIII–XX веков на разных этапах своего развития оценивала сведения о древнейших правителях существенно различным образом: историки то воспринимали летописные сведения о них как вполне — или хотя бы в основном — достоверные, то, напротив, объявляли их чисто легендарными (так, в многократно переиздававшемся в 1930–1950-х годах труде влиятельнейшего тогда историка Б. Д. Грекова «Киевская Русь» читаем: «Предание о Кие, конечно, легенда…» [41] ). Кроме того, сведения об этих правителях нередко рассматривались как произвольные вымыслы составителей поздних — XV–XVII веков — летописных сводов, стремившихся, мол, как-то «заполнить» их начальные страницы.

Однако в последнее время, по мере все более тщательного изучения древнейшего периода истории Руси, все большая часть историков признает достоверность (несмотря на элементы легенды) сведений и о правителе Северной Руси Рюрике, и о его современнике Аскольде, правившем в Южной Руси, и даже об их предшественниках — Кие (на юге) и Гостомысле (на севере).

Существенным аргументом и пользу признания исторической реальности этих лиц может, как мне представляется, служить тот факт, что герои летописи, как правило, не являются героями фольклора, устного народного творчества — тех же былин и древнейших духовных стихов. Правда, многие представители «исторической школы» в фольклористике пытались (об этом уже не раз шла речь) отождествить тех или иных летописных и, с другой стороны, фольклорных персонажей, но делали это едва ли сколько-нибудь доказательно (за исключением, разумеется, «увенчавшего» былинный мир князя Владимира).

При анализе летописей нередко выделяют в них элементы «фольклорного» склада — например, рассказы о смерти («от коня») Вещего Олега, об изощренной мести Ольги древлянам, убившим Игоря, о том, как Владимир долго «избирал» одну веру из четырех имевшихся налицо, и т. п. Можно согласиться с тем, что эти летописные рассказы по своему характеру близки к фольклору. Однако в дошедших до нас из древности памятниках устного народного творчества в сущности нет прямой переклички с «сюжетами» этих рассказов. И естественно прийти к выводу, что составители летописей так или иначе разграничивали предания о действительных событиях (пусть и не лишенные домыслов и вымыслов) и плоды «вольного» фольклорного творчества.

^{Греков Борис Дмитриевич (1882–1953), советский историк и общественный деятель, академик. Доктор философии Пражского университета. На фото: Б. Д. Греков, С. В. Юшков и В. М. Чхиквадзе в президиуме на научной конференции в Военно-юридической академии. В многократно переиздававшемся труде Б. Д. Грекова «Киевская Русь» читаем: «Предание о Кие, конечно, легенда…»}

При этом, о чем подробно говорилось выше, былины также исходили в конечном счете из исторической реальности, но воссоздавали ее по совершенно иному «замышлению» (вспомним этот «термин» из «Слова о полку Игореве»), чем летописцы.

Обо всем этом важно было сказать для того, чтобы обосновать определенную достоверность даже наиболее древних летописных сведений. По-видимому, в сознании составителей летописей был такой «критерий истины», в свете которого они отделяли предания о действительных событиях (пусть, повторю, и с более или менее значительной примесью вымысла) от того, что мы теперь относим к собственно художественным, поэтическим творениям.

Кто-либо может необдуманно возразить что-де в те «непросвещен ные» времена едва ли могло выработаться умение отделять правду истории от поэтического вымысла; но сравните созданные в одно время пространный рассказ о походе князя Игоря Святославича в «Ипатьевской летописи» со «Словом о полку Игореве» (оно, кстати, короче летописного рассказа), и станет ясно, что перед нами два принципиально различных явления: опыт безыскусного воссоздания исторической реальности и ее поэтическое преображение; точно так же соотносятся летописные рассказы о Куликовской битве и «Задонщина».

Словом, едва ли стоит заранее, априорно отвергать историческую достоверность каких-либо летописных сведений и квалифицировать их как заведомо «легендарные», — хотя, конечно, необходим самый тщательный анализ меры и степени этой достоверности. Собственно говоря, именно такой подход к делу и типичен для современной историографии Древней Руси.

^{Нестор летописец. Реконструкция С. А. Никитина}

Кий

Первый по времени правитель Руси (южной) — Кий, который, согласно летописи, и основал Киев. Как уже отмечалось, по убедительным доводам М. Н. Тихомирова, это произошло на рубеже VIII–IX веков, в 790–800-х годах. Еще сравнительно недавно многие считали Кия чисто легендарной фигурой, выдуманной прежде всего для того, чтобы объяснить происхождение названия «Киев». Однако обычай присвоения городу имени его основателя (о чем уже шла речь) действительно существовал; именно так возникли позднее названия городов Владимир-Волынский (в честь Владимира Святославича), Ярославль и Юрьев (в честь Ярослава-Георгия Мудрого), Владимир-на-Клязьме (основатель — Владимир Мономах).